Alice Reloaded

Часть 1. Смерть Садовского

Н. Светлов

...Все разошлись по домам. Кроме Наумова, разумеется. Он и так дома. Как лежал в своей
койке, так и лежит. Да уж, неслабо ему влетело. Хорошо хоть, что швы не пришлось
накладывать.
По пути домой Коля Садовский мечтал о том, что это будто бы не одноклассник, а он,
Садовский, побывал в будущем, а потом мужественно превозмог пытки пиратов. Минуту
спустя эти мечты вытеснила мысль, что когда-нибудь Боря Мессерер — а его родители,
как однажды случайно обмолвилась Алиса, довольно близко знакомы с одним человеком,
который скоро станет классиком русской фантастики (хм... странно... почему русской, а не
советской?) — Боря Мессерер расскажет этому будущему фантасту историю про Алиску,
будто бы он её сам выдумал, а тот напишет книжку. Фантастическую повесть. Потом, быть
может, фильм снимут. Интересно, почему так и не сняли фильм по «Туманности
Андромеды»? [Алиса узнала о знакомстве Мессереров с Можейко из воспоминаний Бориса Мессерера в
предисловии к книге о его творчестве, имевшейся в её домашней библиотеке — прим. авт.]
Рассуждая таким образом, Коля размечтался, как он будет когда-нибудь, никем не
узнаваемый, ходить, как и все, по улицам столицы и, увидев у кого-нибудь в руках книжку
о событиях тех удивительных дней, загадочно улыбнётся читателю... и пойдёт своей
дорогой, так ничего и не сказав.
Мысль эта оказалась грустной. Только теперь Садовский осознал, что больше никогда,
никогда не увидит Алису, в которую, как и половина мальчишек класса, успел влюбиться
по самые уши.
Нет, вы плохо знаете Садовского. Рохля? Щас!
Короче, проникнуть в квартиру Николая Николаевича для него оказалось легче лёгкого.
Навестив на следующий день выздоравливающего Наумова и принеся ему апельсинов,
которые теперь в классе называли не иначе как мангустинами — разумеется, с подачи
самого же Садовского, — он тихонько проник на балкон, а оттуда перебрался на балкон
двухкомнатной квартиры Николая Николаевича. Вынув из кармана отвёртку, стамеску и
складной ножик, парень довольно ловко расправился с замками балконной двери.
Нетрудно догадаться, что было дальше.
Если вы думаете, что происшествие с Алисой чему-то научило сотрудников МИВа — вы
ошибаетесь. Выйти незамеченным из института Садовскому оказалось ничуть не сложнее,
чем его предшественнику. Поскольку Алиса не сочла нужным скрывать от ребят такие
детали будущего, как, скажем, место своего жительства или адрес биостанции, Садовский
хорошо знал, куда идти. Уверенно сориентировавшись в Москве конца XXI века, он
направился к Гоголевскому бульвару.
К удивлению Садовского, на биостанции никого не было, кроме Геракла, Злодея и Алисы.
Сердце мальчишки бешено забилось...
Алиса сидела на вращающемся стуле перед лабораторным столом, поджав под себя одну
ногу. Это вполне соответствовало образу Алисы — она и в классе часто так сидела,
сплошь и рядом вызывая нарекания учителей.
И грызла семечки.
А вот это с образом Алисы как-то не вязалось.
– Ба! Знакомые всё лица! — ответила девочка на приветствие покрасневшего до цвета
собственных волос пришельца из прошлого и выплюнула шелуху себе под ноги.
Она нисколько не удивилась. Казалось даже, что она ради того здесь и сидит, грызя от
скуки семечки, чтобы дождаться наконец этого невесть где запропастившегося
Садовского. На девочке было розовое, в цветочек, платье, на шее — тяжёлая золотая цепь,
на пальцах — кольца, которых в прошлом она никогда не носила. Она была босая. Ноги
были грязные, а ногти на них нестриженые, и это оказалось для Садовского неприятной
неожиданностью. На полу стояли тапки в форме мордочки грызуна — очевидно, мышки.
Алиса перехватила взгяд Садовского, зафиксировавшийся на тапке.
— Нравятся? — спросила она. — Смотри. Ты же никогда не видал пустынных кроликов?
— Кроликов? Видал. Но разве это кролики?
— Они только так называются. Вообще-то это как бы грызуны с одной отдалённой
планеты, любимого пристанища искателей сокровищ.
— Они некрасивые.
— Блин! Жизнь, Николаша, прекрасна во всех её проявлениях. Усвоил?
— А я вот... это... — краска вновь залила Садовского по самые уши. — Я хотел сказать...
нет, спросить...
— Так спрашивай, — кивнула девочка, поджав под себя и вторую ногу.
Коля молчал и тупо улыбался.
— Ну, смелей, смелей, — улыбнулась Алиса.
Знакомая щербинка от выпавшего зуба... Садовского подхватила какая-то сладкая волна,
он утратил чувство реальности. Его что-то тревожило, но над всем этим довлело
ощущение безграничного счастья, захватившего всё его существо. Ведь он так ни разу и не
имел возможности толком поговорить с девочкой, побывавшей и на Луне, и на Марсе, и в
глубоком космосе. А теперь... Мы с глазу на глаз... Здесь, в будущем, у неё!!! Невероятно!
— Слушай, Алиска, а можно космодром посмотреть?
— Ты чего?
— А что?
— Какой ещё космодром? Ты, в натуре, в своём уме?
— Наверное, в чужом, — как известно, чувство юмора изменило Садовскому лишь раз в
жизни, и даже в самых критических ситуациях он не терял присутствия духа, всегда
готовый заплатить собеседнику той же монетой в тройном размере. Даже если это Алиса!
— Какой ещё космодром? — повторила девочка. Колька наврал всё, а я ему подыграла. В
космос мы уже лет семьдесят как не летаем — на фига? На космосе, в натуре, капитала не
сколотишь. Одни убытки. Риск к тому же. Опять-таки, коррупция в НАСА. Короче, лабуда
всё это, насчёт космоса.
Садовский сразу как-то скис.
— Если хочешь, могу показать нашу гордость — склад бактериологического оружия, —
пожалела его Алиса. — Однажды один придурок утащил оттуда одну ампулку — так его
потом Милодар полгода умолял вернуть этот штамм за любые деньги, а тот жил как крез,
указывал, какие картины показывать по телевизору, потребовал, чтобы в школах дети
изучали его биографию... много ещё чего. Потом его отравили зарином, а ампулу вернули
назад.
Девочка достала тяжёлый золотой портсигар, вынула из него сигаретку, чиркнула спичкой
об оргстекло, которым был накрыт стол, и с видимым удовольствием затянулась.
Если вы ещё не знаете, то знайте, что табачный дым Садовский не выносит в принципе.
Глаза его округлились... Его лицо, доверительно, почти интимно приблизившееся к лицу
собеседницы, резко отстранилось. Парень закашлялся.
Алису это огорчило.
— А ты как думал? — спросила она с сочувствием в голосе. Это у вас как бы не принято, а
у нас уровень развития медицины свёл на нет риск рака лёгких, что же тут странного?
— Но ведь табак плохо пахнет, — наивно возразил Садовский.
— Зато круто, — парировала бывшая одноклассница.
— Ничего крутого не вижу. — Иногда Садовский бывает принципиальным до тупости.
Впрочем, вы знаете. «Сто лет тому вперёд» читали.
— Хе, значит, из бластера по крокрам пострелять — это как бы крутизна и героизм, а
маленькая слабость вроде чупа-чупсины или сигаретки — это что-то из ряда вон
выходящее?
Садовский не нашёлся, как ответить, чего с ним почти никогда не случалось.
Вместо возражения он пытался вспомнить, что такое чупа-чупсина, но так и не вспомнил.
И немудрено: он этого и не знал никогда.
После неловкой паузы он сказал:
— Но ведь у нас ты была совсем другой!
— А что, ты ни разу не чувствовал от меня запаха табака? Я, конечно, при ваших как бы
не курила, а так, когда не видят...
— Нет, не чувствовал. А если бы почувствовал, боюсь, ты бы мне так не понравилась.
— В человеке любят его душу, — холодно заметила Алиса, глубоко и с демонстративным
удовольствием затягиваясь ядовитым дымом.
— Да, наверное, ты права, — согласился Садовский, которому очень уж не хотелось
расставаться с мечтой... с иллюзией... со сказкой... С ложью???
Эта мысль обожгла его как удар хлыста. Он взбесился, готовый — нет, не ударить, но
бросить ей в лицо что-то обидное, уничижающее, полное негодования, презрения,
отчаяния! Но усилием воли подавил в себе чувство гнева. «Так вот ты какая, Алиса
Селезнёва? Ну, ладно!»
— Да, ты права, — срывающимся голосом повторил мальчишка. — Я, пожалуй, пойду?
И тут случилось странное. Алиса вдруг разревелась.
Она размазывала по щекам тушь, стекавшую с ресниц, хлюпала носом и скулила, как
щенок, которого выставили за дверь.
В Садовском, которого трудно заподозрить в чуткости, проснулась жалость. Растерянный,
ни черта не понимающий, готовый бежать отсюда куда глаза глядят, он, подчиняясь
неожиданному порыву, прижал её головку к груди, обнял, шептал ей, гладя золотистые
волосы, что-то ласковое, утешающее, а она уткнулась ему носом в колени, лопатки её
вздрагивали, семечки струйкой вытекали из забытого целлофанового пакетика...
Выплакавшись, девочка утёрла лицо лабораторной салфеткой и буркнула сердито:
— Ну, чего смотришь? Не нравлюсь?
— Нет. — Садовский не умел врать. — Но ты должна мне всё рассказать.
— А чего рассказывать? Живу...
— Это мы уже слышали, — нервно прервал Садовский. — Ты мне скажи, почему ты у нас
была такая (взгляд Садовского красноречивее Петрарки говорил Алисе, какая она была у
них), а здесь не такая!!!
— Эх, Колян, — сказала Алиса. — Ведь этот мой прилёт и для меня был волшебной
сказкой. Думаешь, мне не стыдно? — Голос её вдруг повысился до крика. — Думаешь, мне
не хочется, чтобы всё, чем я вас там грузила, а вы, лопухи, верили, в натуре, верили ведь,
да?! — чтобы всё это было! — Тут взор её погас, губы, сжавшиеся было в тонкую упрямую
линию, скривились в усмешку, вновь приоткрыв щербинку. — Мечтать не вредно, —
завершила Алиса свою тираду скучным-прескучным голосом.
В глазах Коли по-прежнему был молчаливый вопрос.
А в душе — смесь жалости и негодования. Его ещё никто не смел называть Коляном!
Каждый, кто делал попытку произнести это слово в его присутствии, проглатывал
окончание, наталкиваясь на его взгляд, ничего хорошего обидчику не обещавший.
Собравшись с мыслями, Алиса продолжала:
— Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Что я, дурында, что ли,
какая-нибудь, белой вороной выглядеть? Пусть моё второе романтическое «я» останется
как бы моей тайной, понимаешь. Оно мне надо, чтоб мои же одноклассники крутили
пальцами у виска в мой адрес? На фиг мне это не надо. Ни списать не дадут, ни в квейк не
примут, ни косячок не уступят взаимообразно. Попробуй сам у себя там в прошлом
сказать, что ты болеешь за ЦСКА, а не за «Спартак», а «Адидас» — это не рулез, а сакс. И
всё поймёшь.
Конечно. Чего же тут не понять?
Вдруг Садовскому пришла в голову показавшаяся спасительной мысль.
— Алиса! Ты меня разыгрываешь! Кончай ломать комедию!
Не успев завершить фразу, Садовский сам удивился глупости этой мысли, вызванной к
жизни лишь отчаянием. Ясно же: никто никого здесь не разыгрывает. Грань шутки
давным-давно позади.
— Ты же понимаешь, — продолжала, словно не слыша своего гостя, Алиса, — в вашем
времени должны существовать мои предки. Я бы сама хотела оказаться потомком Юльки
Грибковой, — по щеке девочки текла слезинка, в мокрых глазах отражалось облако,
похожее на крокодила Сеню, которого Садовский никогда в жизни не видал. Тогда я была
бы совсем другой. Такой, какой меня когда-то изобразит ваш писатель Кир Булычёв. Но
ты же понимаешь... — повторила Алиса и замолчала, уставясь в землю.
— Нет, я решительно ничего не понимаю, — сжав кулаки, выкрикнул Садовский. — Я
ничего не понимаю!
— Всё очень просто, — вздохнула Алиса. — Кто имеет больше шансов оставить
потомство? Юлька? Девочка-тихоня, хранящая в памяти романтический образ гостьи из
будущего и полжизни проводящая в библиотеке, в лаборатории, в экспедициях и
гостиницах? Или кто-нибудь другой, который, по своей сути, никто, но у которого все
мысли только об одном?
— Ну... — протянул Коля.
— Что «ну»? Что «ну»? Все люди моего века, все до одного, — потомки одного человека,
жившего на рубеже тысячелетий, который в своё время умудрился... ладно, не надо о
грустном. С тех пор процесс и пошёл, блин. Вот я теперь, понимаешь, и сама, и живу как
бы среди потомков этого...
— Кого?
— Да никого! Даже говорить не хочется.
Установилось молчание. Жираф Злодей немо взирал в окно. Морда была удивлённой.
Прервала молчание Алиса.
— Ну сам подумай, кем я могла вырасти среди таких людей? У вас я, конечно, как-то
держалась. Стыдно... А здесь... здесь по-другому нельзя. Не поймут. Опять-таки, сам
понимаешь, никаких шансов оставить потомство, если играешь не по правилам. А
правила простые: будь как все. А ещё лучше — будь как главарь стаи. — Тут Алиса совсем
закручинилась и в отчаянии врезала ручкой зонтика Злодею, неосторожно просунувшему
морду в распахнутую створку. Тот обиженно фыркнул и морду из окна убрал.
Алиса достала из портсигара ещё одну сигарету и, щёлкнув зажигалкой, затянулась. «Хм...
пахнет коноплёй», — отметил про себя её гость. Что очень странно: ведь Садовский
понятия не имеет, как пахнет конопля. Пальцы девочки дрожали, она нервно затягивалась,
ветерок из распахнутых окон гнал желтоватый дымок в сторону Коли, а тот,
инстинктивно отстраняясь от него, словно от иприта, пятился назад, к двери. Это удачное
стечение обстоятельств позволило незадачливому путешественнику во времени, не
прощаясь, выскользнуть из здания.
Он бежал к Институту Времени едва ли не быстрее, чем его предшественник, удиравший
от пиратов. Сердце колотилось в горле, ветер сдувал слёзы со щёк, в глазах всё было
красным...
Как наш несчастный хронавт проник в Институт — об этом история сведений не
сохранила. Но как-то проник. Он вернулся в Секретную комнату квартиры Николая
Николаевича, выбрался, так никем и не замеченный, на балкон, вошёл в комнату
(балконная дверь Наумовых по-прежнему была незапертой, какой он оставил её, улетая),
попрощался с другом, который так толком и не понял, куда исчезал почти на два часа его
тёзка, и пошёл куда глаза глядят. Больше его не видели.

Часть 2. Объяснение части первой

Н. Светлов

Что же случилось с нашим несчастным путешественником?
А вот что.
Несколько часов Садовский праздно шатался по ночной столице. В голове не было ни
одной мысли. Даже тоски не было. Так, ничто. Пустота. Дырка от бублика.
И в конце концов заснул прямо на скамейке на какой-то железнодорожной платформе.
Потерял связь с миром напрочь. Словно из него вынули батарейку.
Погода в апреле сами знаете какая бывает. Днём плюс семнадцать — ночью минус три и
снег. К утру парня, занесённого мокрым, липким снегом, обнаружил наряд милиции.
Пульса не было.
Да и зачем ему теперь пульс?
Так, наверное, он бы подумал, если бы не замёрз на жёсткой, холодной скамейке в пустом,
гулком, неживом городе.
Но замёрз.
А зря.
Алиса была ненастоящая. Это, как вы, конечно, уже догадались, был Крыс. Собственной
персоной.
В самом деле, не только же в Наполеонов превращаться?
Приняв облик Алисы, пират легко ускользнул от доверчивых временщиков и отправился
на биостанцию. Безотказная интуиция подсказала этому исчадию Крокрыса, что
приключения ещё не кончились, что возможностей для завоевания мира гораздо больше,
нежели один только миелофон, что во все времена побеждает тот, кто побеждает в
информационной войне. Как действовал бы на месте Крыса другой пират — об этом я
судить не могу, не специалист, а вот Крыс на месте Крыса сообразил, что главный удар
информационной войны надо нанести по прошлому.
«Кто-нибудь из них обязательно сюда пролезет, — рассуждал пират, поджидая добычу. —
Они народ решительный. Вот тогда-то я и нарисую очередному гостю из прошлого такой
образ светлого будущего, от которого его стошнит. Он, понятно, поверит и растрезвонит
об этом на весь свой класс... короче, процесс пойдёт. Кстати, ценная фраза. Надо будет
обязательно использовать. Если сработает, то сейчас, в конце XXI века, можно будет брать
их тёпленькими. Голыми жвалами.»
Потому что если план сработал, то земляне унаследовали от предков твёрдую
уверенность, что ничего хорошего от будущего ждать не придётся. Потому что они не
доверяют потомкам и злы на предков за то, что те, не спросясь, их родили. Потому что
они, вследствие этого, не верят друг другу и не понимают, что они вообще делают в этом
мире.
Ясно, что, проникнув на биостанцию, Крыс гипнозом разогнал юных биологов по домам,
а сам, как паук в центре паутины, стал поджидать жертву.
Жертва не заставила себя долго ждать.
Но план Крыса провалился.
И даже не потому, что Садовский мёртв и никому уже ничего не расскажет. Садовского-то
откачали, естественно.
Но он так никому ничего и не сказал.
Нет, он ни о чём не догадался. Но усомнился. Понял, что что-то здесь не так. Лучше уж
помолчать лишний раз.
Крыса, конечно, так и не поймали, но и Землю он не завоевал. Земляне, вопреки расчётам
космопроходимца, так и остались ребятами сплочёнными и дружными. Не сломишь!
Наоборот. Говорят, в конце концов они умудрились вылечить Крыса, и он стал честно
работать в цирке иллюзионистом. Все были довольны, кроме Пуччини-2, номера которого
отныне никого не удивляли и который принуждён был вскорости отправиться на
заслуженный отдых. Остаток дней бывший чародей проводил на даче в Крыму, скрашивая
своё одиночество визитами к Алисиной двоюродной бабушке Лукреции и то и дело
брюзжа, что он, мол, ещё возьмёт реванш у этого Крыса...

Часть 3. Объяснение части 2

Клантао

Если совершенно ничего не понимаешь, лучше не думать

Кир Булычёв, «Сто лет тому вперёд»

Мы по жизни в одном Проекте,
В хоре — разные голоса.

Группа «Високосный год активного солнца»

Корпуса экспериментального отдела МИВ теснились к самой кромке Московского моря,
безжалостно заглатывая и без того узкую кромку песчаного пляжа. При сильном приливе
волны ласково гладили щербатый ракушечный фундамент.
Именно отсюда шесть лет назад тунгусский котёнок отправился в свой трагический путь.
С тех пор от небольшого коттеджа в обе стороны расползлись новые приземистые
корпуса, окружили полукольцом небольшой залив, неохотно отступили вглубь густых
зарослей сосен, пальм и баньяна, и, наконец, взметнули ввысь изящную башенку,
облепленную, как ласточкиными гнёздами, посадочными площадками для флаеров и
флипов.
Закрытое совещание проходило как раз на её последнем этаже. Стеклянная стена кабинета
нависала над морской гладью, слегка подёрнутой морщинами, и комиссара Милодара,
хотя он и был всего лишь голограммой, всерьёз начинало мутить. Жизнь в секретном
бункере отдавалась панической дезориентированностью перед открытым пространством.
— Итак? — профессор Петров откинулся на спинку кресла, заранее зная, что не услышит
от лейтенанта Мошкина ничего обнадёживающего.
— По-прежнему глухо.
— Вернее, немо, — попытался сострить Милодар. Он старался не смотреть в сторону
моря.
— Мы подвергли их глубинному сканированию миелофоном. Достигли порогового
уровня. Дальше нельзя — чревато деформациями сознания. Хотя крокры и
псевдосапиенсы, но так утаивать информацию не в состоянии даже Крыс. Это ж не в XIX
веке амнезию разыгрывать. Я полагаю, можно сказать с полной определённостью:
никаких целенаправленных действий, способных спровоцировать термодинамическую
бифуркацию, они в прошлом не предпринимали.
— И тем не менее, спровоцировали, — раздражённо процедил Петров.
Конечно, этого можно было и не говорить. Если что не являлось новостью ни для кого из
собравшихся в кабинете Петрова участников проекта «Снарк», то именно это печальное
обстоятельство, вызвавшее к жизни и сам проект.
Всем было известно, как, вернувшись домой, Николай Николаевич, дежурный по станции
времени второй половины XIX (по-новому) века, намётанным холостяцким взглядом
обнаружил в квартире следы пребывания ещё одного непрошеного гостя. Да и трудно
было не заметить распахнутых настежь дверей на балкон и в секретную комнату с
Машиной. Благо ещё, сердце в будущем сменили...
Навестив выздоравливающего после героического противостояния космическим пиратам
соседа и тёзку, он, едва сдерживая ярость, как бы между делом выяснил, что пару часов
назад у того гостил Коля Садовский.
— Нет, ну какой нахал! — не переставал возмущаться комиссар Милодар. — Никакими
страшилками не остановишь. Алиска им битый час про лемму Петрова грузила — а ему по
барабану! В хронопетлю полез...
Небольшое отступление насчёт «страшилок» и «грузева».
Если вы не читали Инструкций по хронобезопасности, то, наверное, не знаете, что слова
Алисы «если можно не врать, то лучше не врать», — почти дословная цитата. А если вы
не гостили в будущем, то вам невдомёк, что под «враньём» там обычно подразумевают не
совсем то, что у нас. Неправду у них говорить не принято. А вот утаить часть информации
они при необходимости могут, хотя это и вызывает у них порой моральные терзания
(странные люди, ей-Богу!). Из неполной информации человек сам делает неверные
выводы. А может сделать и верные, если хорошенько подумать. Это тест своего рода.
Поэтому те начальные понятия о замыкателях, о хронопетле, которые станут известны
многим на рубеже XX-XXI (по-старому) столетий, — чистая правда. Но правда,
умышленно преподанная в таком виде, чтобы навсегда отбить охоту к межвременным
авантюрам. В действительности хронавтика (это слово пишется именно так!) — штука
относительно безопасная, хотя и дорогая. Но кто рискнёт проверить это на собственной
шкуре?
Разве что Коля Садовский.
Причём влюблённый до беспамятства.
Вот этого в МИВе не предусмотрели. Теперь приходится расхлёбывать.
А могло быть ещё хуже.
Это просто счастье, что Николай Николаевич, спешно распрощавшись с Наумовым,
догадался первым делом посмотреть логи Машины времени.
И прийти в ужас. Было от чего.
Коля №2 (который Садовский), оказался в другом будущем. И общался с другой Алисой.
Всё было настолько другим, что в это будущее, право, не стоило идти «своим ходом».
Естественней «разорвать звенья». Как на Шешинеру.
Но Николаю Николаевичу было не до эмоций. Как профессионал он принял единственно
правильное решение: если развилка произошла вследствие пребывания пиратов в его
времени, значит, с настоящим будущим можно связаться через общее прошлое.
И отправился на станцию 1968 года...
Так в конце XXI (по-новому) века стало известно о бифуркации.
Через 1968 год, который служил теперь перевалочной базой между двумя ветвями
истории (надо ли говорить, что станции 19** и выше были моментально заморожены?),
временщики побывали в альтернативном будущем и убедились, насколько всё
действительно запущено =8-((( А по дороге оживили Колю Садовского, окоченевший труп
которого крепко примёрз к ледяной скамейке.
К сожалению, стереть ему память о пребывании в инфицированном будущем они не
могли. Это только Мила Руткевич могла до такого додуматься. Максимум, на что они
были способны, — дополнить хранящийся в ней образ альтернативной Алисы (ОАА)
розовым платьем и чёрным зонтиком. Авось поймёт намёк...
Это тоже не было ложью в нашем понимании. Алиса-2 — не клон Крыса, но его
порождение. А это гораздо страшнее и трагичней.
Но вы ведь уже знаете, насколько туп бывает Садовский!
Хуже всего то, что он теперь стал тем самым замыкателем, об опасности которого для
здоровья Вселенной неоднократно предупреждал МИВ. И если бы об этом узнали крокры,
то в их руках он оказался бы оружием посильней миелофона.
— Эти такого шанса не упустят, — бурчал Милодар. — Уж они-то в хронофизике секут!
Вы, наверное, заметили пристрастие комиссара к сленговым архаизмам. Он ведь тоже
филолог по первому образованию (а вы не знали? цыганское отделение филфака МГУ).
Так Садовский стал одним из центральных направлений проекта «Снарк».
Если бы он при этом действительно молчал... Но он не молчал.
Были истрачены тонны абсолютного топлива, чтобы организовать экстренный переезд
его семьи в Ленинград. Сменить ему имя и фамилию. Специально ради него сняли фильм
«Гостья из будущего», где использовались суггестивные технологии конца ХХI века,
призванные воскресить у Коли веру в мечту, вытеснить зрительными образами страшную
картину лжебудущего и лже-Алисы. Тщетно. В Наташу Гусеву влюбилась вся страна без
различия возраста и пола, фильм не оставил равнодушным и Садовского — но тем
сильнее отдавалась ему смердяковская горечь: «Про неправду всё написано». Это ему
принадлежит львиная доля похабных анекдотов, молниеносно распространившихся сразу
же после премьеры. Уже тогда, в детстве, он определился с целью своей жизни: поведать
миру правду.
Вернее, то, что он считал таковой.
И делал таковой своими рассказами!
Временщикам стоило огромных усилий нейтрализовать их последствия, особенно
последствия инициированного им виртуального «суда» над Алисой. Нейтрализовать его
самого (например, эвакуировать в будущее) они не могли — замыкатель... Не могли они
превентивно предотвратить и главную потенциальную опасность его «творений»:
содержащаяся в них реальная информация о будущем рано или поздно должна была
кое-кого заинтересовать. И обеспечить в случае чего его безопасность они также не могли
по той же причине. Порочный круг!
«Проблема Садовского» и была одним из основных вопросов сегодняшней повестки дня.
Вернее, обсуждался путь её решения, предложенный Милодаром и Ричардом Темпестом.
— Ловля на живца! Мы выдвигаем фигуру мнимого Садовского, который отвлекает
внимание от настоящего. Естественно, в отличие от него, он всецело под нашей охраной.
Сводим их в работе над общими проектами, так что вскоре стороннему наблюдателю
начинает казаться, что все сведения о будущем у Садовского настоящего — это утечка от
псевдо-Садовского. Который при этом к месту и не к месту напоминает: «Я — Марк
Брут... то бишь Коля Садовский».
— Ваш кандидат, — перебил Петров, — знает, что он «живец»?
— Знает. И готов к этой роли.
— А как Садовский на него выйдет?
— Просчитано, — ответил Ричард. — Он пересечётся с аспиранткой лже-Садовского в
ролевой игре. А там Интернет...
— Запасной вариант прорабатывается?
— Готовлю почву. Есть кандидатура в Горьком.
— Где? — вскинул густые брови Милодар.
— Нижний Новгород у них так назывался.
Ситуация с Садовским несколько прояснилась. Намного туманней оставался первый
вопрос: механизм возникновения развилки. Похоже было, что она действительно
образовалась спонтанно. Но каким образом? Никаких следов необратимого воздействия на
ход событий обнаружить не удалось. На всякий случай запороли на худсовете и смыли
фильм, в котором Крыс снялся в роли Наполеона (честно говоря, особыми
художественными достоинствами он и не блистал, по крайней мере, «Гостья»
компенсировала его с лихвой). Без результатов.
Оставалось предположить худшее: Земля действительно заразилась вирусом кркрск.
Штамм его, выявленный у Крыса, был безвреден для человека — но в условиях
безобразной экологической ситуации прошлого он мог непредсказуемо мутировать. А
здесь временщики оказывались бессильными. Это вам не СПИД или нетипичная
пневмония. Человечество само должно было выработать к нему иммунитет.
Им можно было только помочь. Подсказать.
Решение оставалось за ними.
...Милодар отвёл взгляд от возвышающегося над морем золотого шпиля Дубненской
вышки — последнего всплеска минувшей урбанистической эпохи, обозримого за многие
сотни километров.
— Я всё-таки не пойму, чем плох первоначальный вариант.
— Свести Садовского с нашим координатором в прошлом?
— Ну да. С Можейко. Какая разница, от кого утечка? Раз он всё равно засвечивается.
— Компьютер отклонил его однозначно. А он логику крокров моделирует довольно
точно. Лучше подстраховаться.
— Кстати, о Можейко, — комиссар слегка замялся. — Вы сказали, что в инфе о
заражённом будущем, которую вы ему сливаете, много места уделено их ИнтерГполу.
Картина, прямо скажем, отвратная. Особенно мой двойник. Без этого никак нельзя?
— Я ждал этого вопроса, — профессор Петров улыбался одними глазами, изо всех сил
стараясь сохранить серьёзное выражение лица. — Это очень важная часть проекта. Не
только для них, но и для вас. Для Интергпола.
— В смысле? — такого Милодар, конечно, не ожидал.
— Мы получили письмо из будущего...
— Я могу с ним ознакомиться?
— Нет. Хронобезопасность.
— Что? — голограмма комиссара вскочила с места и вполне натурально стукнула кулаком
по столу. — Профессор, вы меня, лоха, за кого держите? Шутки юмора — вещь хорошая,
но это уже явное неуважение к Интергполу! Или я не знаю, что хронобезопасность —
сказка для предков и для детсадовцев, которые ещё не начали изучать хронофизику?
— В девяноста девяти случаев из ста. Сейчас как раз тот один случай.
— Я ухожу из проекта!
— Да пожалуйста! — Петров уже не пытался гасить улыбку. — Тогда Интергпол так и не
узнает важной информации, касающейся непосредственно его.
— Ладно, я остаюсь.
— Через два года вам, комиссар, предстоит принимать решение об одной медицинской
операции с помощью боевого пиратского бластера. Они просят хорошо взвесить все
аргументы и прибегнуть к ней только в самом крайнем случае. Она может привести к
глубокому психологическому надлому у её участников, которые повлекут необратимые
моральные сдвиги... а дальше цепная реакция. В общем, альтернативная реальность, с
которой мы воюем, может стать нашим реальным будущим уже через какие-то десять лет.
А начнётся всё с Интергпола. Гомеостаз социально-экономической системы, пишут они,
нарушить очень легко. Мы никогда не должны забывать об этом.
— Curiouser and curiouser! — выругался Милодар на извращённом английском.
А что он ещё мог сказать?

Часть 4. Объяснение части 3

Клантао

— Альтернативная реальность, с которой мы воюем, может стать нашим реальным
будущим уже через какие-то десять лет, — громкий шёпот из-за стеклянной двери кабины
ВР доносился всё отчётливей.
Николай Николаевич шаркающей походкой неторопливо пересёк комнату с зелёными
стенами. Как и следовало ожидать, стрелки циферблатов медленно ползли к нулевой
отметке. Алиса действительно выгружалась из очередной программы виртуальной
реальности и, как всегда при возвращении, начинала произносить вслух её последние
слова. Струйка пота катилась по щеке; взлохмаченные кудри, светло-золотистые, почти
белые, очень мягкие, хотя перед ними капитулируют любые расчёски, казались пучком
скошенной и пожухлой травы. Печать разочарования серой тенью безобразила милое
личико. Тоже как всегда.
— Мы никогда не должны забывать об этом... Curiouser and curiouser...
Тихое жужжание прекратилось. Девочка вышла из кабины.
— Алиса, дорогая, ну что?
— Глухо. Вернее, немо.
Печальные глаза говорили красноречивее любых слов.
— Энтропия нарастает при любом раскладе.
— Значит, всё напрасно?
— Ну уж нет! — Алиса решительно тряхнула головой. Обычная энергичность
возвращалась к ней очень быстро. — Мы действительно многого достигли. Но предстоит
больше.
Сквозь плотно зашторенные окна радовался яркий августовский день. Алиса упала на
раскладушку, прямо под полотно пробивающегося из-за них солнечного света, в котором
почти неподвижно висели редкие пылинки. Николай Николаевич присел на соседнюю.
Зачем девочке понадобилось три раскладушки, загромождавшие небольшую Секретную
комнату, он не знал. И не спрашивал. За без малого четырнадцать лет Николай
Николаевич привык и не к таким странностям. Спала она, похоже, действительно на
разных — а чаще всего, наверное, не ложилась вообще, ночи напролёт простаивая в
машине ВР или просиживая в очередных расчётах.
«Ты знаешь выход?»
Открытый, доверчивый и одновременно необычайно волевой взгляд скользил по стыку
зелёных обоев. Этот взгляд, неподражаемый и непередаваемый, и поразил его прежде
всего в том далёком октябре 1968 года, когда они с Игорем обнаружили в подъезде
промокшую насквозь шестилетнюю девочку — дрожащий комочек, спрятавшийся в первое
попавшееся парадное от холодного ливня.
Настоящее удивление пришло чуть позже.

— В это трудно поверить, — говорила она им. — А вы и не верьте. Убедитесь сами.
Убедиться ему пришлось год спустя, когда заработала созданная под её руководством
установка виртуальной реальности. Так уж устроен человек, что доверяет виденному
сильнее, чем слышанному. Даже если иллюзорность виденного известна ему заранее.
А что тогда говорить о двух Колях, Наумове и Садовском, которым было так легко выдать
машину ВР за мифическую машину времени? По плану Алисиного Проекта каждому из
них была загружена полярная модель возможного будущего — возможного по её словам,
хотя Николаю Николаевичу они обе казались слишком гротескными, чтобы претендовать
на какую-то правдоподобность. Утопия и антиутопия, два мира — два кефира,
разделённые Железной Стеной из «Понедельника» Стругацких.
Если честно, был ещё один Коля. Сулима.
На самом деле он вовсе не Сулима. И вовсе не из 26-ой школы. Лишь много лет спустя он,
обнаружив, что главное зеркало его интернет-сайта лежит на сервере milus
(по-зазеркальному прочёл как-нибудь?), поймёт, что в образе Коли Сулимы Булычёв с
Алисой вывели именно его. А сопоставив информацию из виртуального «будущего» с
разбросанными в повести «Сто лет тому вперёд» намёками, понятными только ему,
начнёт, как и планировала Алиса, выдавать себя за Колю Садовского.
Но больше я вам о нём ничего не скажу. Хронобезопасность, туды её в качель.
Тем более что и сам не знаю, какую именно ВР показала ему Алиса. Не исключено даже,
что смоделированную картинку её настоящего мира.
А может быть, и нет.

Конечно же, в действительности никакой машины времени не существовало. Точнее
сказать, перебрасывать материальные объекты в прошлое люди будущего научились. Но
там они, естественно, оказывались всецело под действием первого постулата
хронофизики. Который, как всем хорошо известно, гласит: в будущее попасть невозможно,
потому что его ещё нет. В том числе и для экспортированных объектов.
Странно, что это не было понятно сразу. Во что вылилась попытка вернуть назад
тунгусского котёнка, вы знаете. После этого эксперименты такого рода были прекращены
ввиду полной бессмысленности и опасности.
Зато был открыт способ пробуждать генетическую память. Человек получил возможность
наблюдать прошлое глазами своих предков. Открывать его тайны и даже определенным
образом активно воздействовать на события. В последнем нет ничего удивительного,
особенно в свете господствующей в науке того времени фрактальной модели Вселенной и
вытекающей из неё взаимообусловленности прошлого и будущего. Хотя главным её
экспериментальным подтверждением была теперь Алиса. Ирония состояла в том, что по
достоинству оценить это могла только она сама. А ей-то как раз было не до того...
Николай Николаевич за четырнадцать лет так и не добился вразумительного ответа: с
какой целью её, двенадцатилетнего юного биолога, специализирующегося вовсе не по
генетике, а по ксенобиопсихологии, отправили в гененавигационное путешествие в 1968
год, активизировав в ней воспоминания её дальнего предка, детдомовской
сироты-подкидыша. Он и не настаивал, знал — придёт время, она сама всё расскажет.
Если придёт.
А что случилось на том конце канала, не знала и она сама. Знала, что связь внезапно
пропала. Знала, что, если она продолжала жить здесь, в теле шестилетней Тани, значит,
погибла там, в своём времени. Знала, что вернуться домой ей не суждено. Это даже
Николай Николаевич с Игорем Всеволодовичем поняли очень быстро. Память — это
информация. Носители информации — материальные частицы. Материальные объекты
попасть в будущее не могут — его ещё нет. Её нет для будущего. Будущего нет для неё.
Знала она и то, что понять было значительно трудней. Долго сыпала формулами и
терминами, пытаясь объяснить, что по достижении её новым телом биологического
возраста, соответствующего её возрасту в момент гененавигации, теломераза будет
блокирована, механизмы роста и старения отключатся.
Поверить в это было совершенно невозможно. Пришлось убедиться.
Спустя полтора года после трехдневного пребывания Алисы в шестом «Б» и экскурсии
двух Коль в разные ВР её биологические часы остановились. Новый зуб, который начал
было расти на месте поздно выпавшего молочного, так и остановился на полдорогое,
образовав трогательную щербинку. Перестали расти ногти и волосы. Клетки, конечно
обновлялись, но роста не было.
Таниному телу сейчас должно было быть лет девятнадцать-двадцать, самой Алисе — все
двадцать пять. Но она продолжала выглядеть на 12-13 лет, не только выглядеть, но и
быть. И при этом не производила впечатления ни карлика, ни отставшего в развитии
ребёнка. Она оставалась ребёнком — и это не напрягало, а радовало. Да, тело,
переставшее стареть, было аномалией. Но внутренний мир, психологически сочетавший
детскость с жизненным опытом, был на удивление целостным и гармоничным. Николай
Николаевич многое бы отдал, чтобы научиться видеть мир так, как Алиска. «Если не
будете, как дети...» — сказал некто некогда. Теперь он знал, что это возможно.
Но это обстоятельство влекло за собой ещё одно. Таня выпала из числа Алисиных
предков. Её тело навсегда осталось на пороге тринадцатилетия. Алиса, в цепочке предков
которой недостаёт одного звена, если и родится, окажется совершенно другим человеком,
и сам мир будет несколько иным. Её реальное прошлое не было теперь даже
потенциальным будущим. Оно оказывалось попросту невозможным.
— В связи с этим, — лепетала тогда, в 1968 году, шестилетняя крошка, укутанная тремя
шерстяными одеялами и обжигающаяся горячим чаем с малиной, — у меня возникает ряд
гипотез. Я и из детдома сбежала для того, чтобы их проверить.
...Для этой проверки и была построена машина ВР, с помощью которой просчитывался и
прогнозировался будущий эффект сегодняшних событий. В принцип её действия Николай
Николаевич даже не пытался вникать. Что-то вроде анализа структуры того самого
мистического фрактала. Его дело было лишь немыслимыми способами доставать детали, в
том числе гипердефицитные IS (термин «микросхема» ещё не вошёл в обиход). Алиска их
паяла — сосредоточенно, с открытым ртом, за что Николай Николаевич не переставал
делать ей замечания.
Результат ошеломил. Будущее, из которого была вычеркнута Алиса, оказалось ужасным.
Настолько, что в него, право, не стоило идти «своим ходом». Естественней «разорвать
звенья». Как на Шешинеру. Впрочем, я это уже где-то писал.
— Алиса, девочка, но ведь это всего лишь модель! Можно ли ей доверять?
— Можно, Николай... Николаевич. Вполне.
(В будущем не принято было обращаться по отчеству и на «вы». Гостья усвоила правила
здешнего этикета довольно быстро и свыклась с ними настолько, что позже Николай
Николаевич, которому за долгие годы Алиса стала не просто родной, но самым дорогим
человеком, не на шутку обижался оттого, что она никак не могла перейти с ним на «ты».
Но в 69-м она ещё слегка заминалась перед тем, как произнести отчество).
У неё уже вызревали планы, вскоре оформившиеся в то, что они для краткости будут
называть просто Проектом...
...«Мы многого достигли», — сказала она. Но почему такой неизменно убитой выходила
она из кабины? Книги Игоря, личная работа с её, как утверждала Алиса, предками,
наконец, её появление в 6-м «Б»... Каждая успешная операция отдавалась в ближайшем
будущем солидными и внушающими оптимизм изменениями — но с течением
виртуального времени они, казалось, бесследно нивелировались. Иногда в моделях
возникали даже её двойники, с которыми она могла в той или иной мере себя
идентифицировать. Кора, Алла, Лок, Элис, Натали... Николая Николаевича коробили и
сами эти особы, и то, что Алиса не брезговала отождествлять себя с ними.
— Вы не понимаете, — с укором глядела она на него из-под светлых пушистых ресниц. —
Они больны. Их лечить надо, а не осуждать.
Да, последние варианты будущего были гораздо приемлемей. Но всё равно не то. И
довольно нестабильны.
— В конце концов, — грустно улыбнулась Алиса, — моё странное существование здесь
должно как-то себя оправдать?
— Вот за это можешь не переживать. Я благодарен судьбе за то, что она свела меня с
тобой. Тебя это не утешает?
— Как раз это — меньше всего. Вы вот говорили, что наши вынужденные манёвры по
обеспечению хронобезопасности со стороны могут казаться обычной ложью. Но
по-настоящему самая большая ложь — это правда. Правда, что я здесь.
Ребята из бывшего шестого «Б» и многие читатели Игоря Всеволодовича, конечно,
обрадовались бы, узнав, что я живу не в будущем, а в настоящем. Но разве это правда? То
состояние, в котором находится Танино тело последние семь лет — можно ли назвать его
жизнью? А мира, в котором я жила, больше нет. То есть нет и не было. И восстановить его
пока не удаётся.
Меня ведь нет, Николай Николаевич! Не существует. Я — никто.
Подобные разговоры Николаю Николаевичу страх как не нравились. А последнее время
Алиса, как назло, возвращалась к ним регулярно. Понять её логику было нелегко, но этого
и не требовалось. Такие слова будили в нём собственные сомнения. Часто, ворочаясь
бессонными ночами, он останавливал взгляд на полосе света, неизменно выбивавшуюся
практически в любое время ночи из-под двери в Секретную комнату, и задавал себе
старый больной вопрос: почему он ей доверяет?
Какие, собственно, есть у него основания утверждать, что она действительно гостья из
будущего, а не коварный космический разведчик, готовящий вторжение и
разрабатывающий с помощью ВР механизмы порабощения Земли? Конечно, стоило
встретиться с ней глазами, как подобные мысли бесследно улетучивались. А стоило
поговорить хотя бы минуту, за них становилось очень-очень стыдно. Но разве это не
могло быть обыкновенным гипнозом? А тем более, необыкновенным...
Николай Николаевич взвешивал все аргументы за и против такого подозрения. «Против»
перевешивали весьма ощутимо. И, тем не менее, он не мог определить для себя самого,
является ли это твёрдым знанием, основанным на фактах, или слепой иррациональной
верой. А какая, собственно, разница?
О её будущем он не знал практически ничего. Свой век она называла то двадцать первым,
то двадцать вторым, а когда Игорь подловил её на этой путанице, выдала совершенно
анекдотичное объяснение. Судя по тому, какой большой круг современников Николая
Николаевича называла она своими предками, она едва ли могла жить раньше двадцать
четвёртого. Да и её виртуальные двойники появлялись в разных столетиях.
Он даже не знал её настоящего имени. В тот вечер она представилась им с Игорем как
Таня. Фактически, она и была отчасти ею, так как хранила в памяти и свои, и её
воспоминания. Но вскоре стала называть себя Алисой. Николай Николаевич был уверен
почти на все сто, что этот псевдоним она взяла в честь дочери Игоря и героини его
забавных рассказиков о девочке из будущего. Он ведь не Юля Грибкова, чтобы верить в
такие совпадения!
Пик сомнений пришёлся, конечно, на период операции «Миелофон». Кстати, в реальном
будущем Алисы миелофонами назывались как раз гененавигационные установки,
разумеется, не имеющие ничего общего с уральским сувениром, который он сам (девочка к
тому времени уже лежала в больнице после сымитированного ДТП) вложил в руку
зависающему в кабине виртуальной реальности Коле... Готовились долго. За год
обменялись квартирами с соседями Наумовых. Подключили к проекту двух актёров.
Сначала они с Игорем хотели изображать пиратов сами — Алиска отговорила... И всё же,
когда всё закончилось, когда они с шестиклассниками сидели у Коли, который — вот
трепло! — с гордым и виноватым видом демонстрировал старые синяки как следы
мнимых пиратских пыток, когда Алиса, казалось, дала волю безудержной фантазии в
своих предсказаниях, которым никто не верил, хотя и жуть как хотелось (Николай
Николаевич, естественно, понимал их проектный смысл, как и смысл самих странных
манипуляций с «миелофоном» и «пиратами»), — тогда он вдруг обнаружил, что открыл
для себя Алису с новой и довольно неприятной стороны. Оказывается, она, этот земной
ангел, способна притворяться. Способна симулировать амнезию перед по-настоящему
сочувствующим ей медперсоналом (нет, конечно, то, что на самом деле случилось с ней,
заслуживает несоизмеримо большего сочувствия...), способна разыгрывать пьесу о своем
прилёте на мифической машине времени за мифическим прибором перед доверяющим
каждому её слову детьми. По сути, лгать (пусть полуправда, пусть... всё равно). Если бы на
месте Алисы был кто-то другой, он бы воспринял это совершенно спокойно. Время, в
конце концов, действительно, не игрушка. Но с её образом такие поступки никак не
вязались.
Неприятный осадок оставался довольно долго. Хотя Николай Николаевич и видел, что
Алиса переживает гораздо сильнее, чем он. Переживает, наблюдая в окно за Наумовым,
понуро бредущим через двор, — ему ведь было невдомёк, что светлый отблеск
прекрасного далёка не растаял в океане лет, а находится в двух шагах, за стеной его
комнаты, что чуткий слух Алиски улавливает шорох стула, когда он, захваченный среди
ночи музой, зачастившей к нему после Алисиного мнимого улёта, бросался к письменному
столу, записывая накатившие вдруг строки очередной оды Супергёрле... Она тогда
забросила Проект почти на полгода; часто запиралась в Секретной комнате на несколько
часов, но никакого характерного «жжжж» из-за двери не раздавалось, а выходила с
подозрительно красными глазами. К счастью, Наумовы вскоре переехали.
Что-то похожее происходило и теперь. Изначально предполагалась, что в проектной
экранизации «Ста лет тому вперёд», подготовка к которой шла полным ходом, Алиса
сыграет саму себя. Николай Николаевич вплотную занимался проблемами, связанными с
её «легализацией». Проблемами, надо сказать, практически неразрешимыми; он уже
чертыхал Алису за то, что послушался её тогда, не связался с детдомом и не оформил
удочерение «Тани». Ну и что, что в двадцать паспортных лет она выглядела бы на
тринадцать? А сколько было исполнительнице главной роли в фильме «Вам и не
снилось», знаете?
Совершенно случайно он узнал от Игоря, что Алиска параллельно разрабатывает запасной
вариант и указала ему конкретную кандидатуру. Николай Николаевич не имел ничего
против того, что они не подключают его к своей совместной работе над Алисианой. В
конце концов, он не писатель и не Алиса. Хотя какую-то ревность всё же испытывал. Но
даже не намекнуть о существовании запасного варианта, в то время как он, словно рыба
об лёд, бьётся над обеспечением основного, — это было совершенно чёрной
неблагодарностью. Или недоверием. Конечно же, он захотел увидеть дублёршу.
Маленькая, худенькая и вся какая-то зажатая брюнетка внешне не имела ничего общего с
Таней, но во взгляде и улыбке явно было что-то Алисино. Ну, почти. По крайней мере, в
том, что она — ещё один предок Алисы, у Николая Николаевича не было ни капли
сомнения. У Игоря Всеволодовича, кстати, тоже. И всё-таки... ну какая же из неё экранная
Алиса?! Абсурд...
Вернувшись домой, Николай Николаевич, давно уже освоивший технику
ВР-прогнозирования, заложил в Машину данные этой самой Наташи. Результаты его
поразили — но ещё больше обеспокоили. Нет, эта девчонка явно делала что-то не то...
— Ты пойми, — выговаривал он ей в тот же день за ужином, начисто забыв о прежней
обиде, — если фильм и его героиня действительно приобретут такую популярность —
можно ли возлагать такую тяжесть на плечики этого хрупкого создания?
— Поэтому, — перебила Алиса, — она и идёт только запасным вариантом. Хотя в
Проекте Наташа очень важное звено. Если всё пойдёт как задумано, она будет подключена
к нему гораздо позже. И гораздо мягче. Но я не знаю, сколько ещё времени в нашем
распоряжении. Со мной, в отличие от героини Игоря Всеволодовича, случиться может
всякое. Надо подстраховаться.
Таких разговоров Николай Николаевич тоже не любил. Хотя и не воспринимал их всерьёз
... — Ладно, мои проблемы к делу не относятся, — Алиса вскочила с раскладушки так же
резко, как и упала на неё. Она вообще всё делает резко. По-другому просто не умеет.
— Придётся мне, Николай Николаевич, отправиться в очередную поездку. В Харьков. Там
может завязаться довольно крепкий узелок. На него моя надежда.
— Алис, а разве обязательно сегодня? Пожалей себя хоть немного. Сколько тех летних
деньков осталось-то? Так же нельзя — из одного виртуального мира без остановок в
другой, в лучшем случае, на поезд. Поживи хоть немного в реальности!
В глазах Алисы проскользнули какие-то нехорошие, мстительные огоньки. Такое
случалось с ней крайне редко — но случалось.
— Реальность, говорите? А я вот не уверена, реален ли ваш мир. То, что произошло,
необъяснимо с позиций известных мне физических законов. Правдоподобней
предположить, что всё вокруг — программа, созданная для поддержки жизнедеятельности
моего мозга. До тех времен, пока медицина не сможет (может быть!) вывести меня из
генекомы. А Проект — борьба сознания, поиски выхода... Разве эмпирически ваш мир
можно как-то отличить от тех, что открываются за стеклянной дверью Машины?
Перед Николаем Николаевичем пронеслась вся его жизнь. Украинское село, подкошенное
коллективизацией. Первые воспоминания — голод 33-го, чудом его пощадивший. Школа,
война, оккупация. Институт. Не сложившаяся семейная жизнь. Могло ли это быть
виртуальными воспоминаниями?
Если бы он не был за стеклянной дверью, не знал, какой правдоподобной может быть ВР
и какими интеллектуальными тамошние «боты», он бы решительно ответил «нет».
Теперь он этого не мог.
Бездна разверзлась под его ногами...
...На Курском вокзале Алиса заговорщицки подмигнула Николаю Николаевичу:
— Да не принимайте вы близко к сердцу! Это была только провокация. Я сама хотела бы,
чтоб это было так. Ведь в таком случае моё возвращение оказалось бы событием
невероятным, но не невозможным. Но — увы.
— Ага! посеять сомнения легко...
— А без сомнений в Проекте нельзя.
Хочешь, поделюсь своим главным сомнением?
— А на поезд не опоздаешь? приедешь — расскажешь. Если захочешь.
— Николай, ты до сих пор не усвоил, что о будущем можно говорить только в условном
наклонении?
Слушай. О Таниных родителях нам ничего не было известно. Но многое
свидетельствовало в пользу довольно фантастического предположения, что она —
потомок Странников. Чтобы выяснить это, меня и отправили сюда. Вернее, не сюда —
должны были актуализировать память не Тани, а её мамы и бабушки.
— А почему именно тебя?
— Я единственный прямой потомок по женской линии... Как я понимаю, оттуда меня
каким-то образом выбросило, а назад не добросило. Аварийное катапультирование. Так я
стала Таней — или она мной.
Такое в истории гененавтики случается впервые. И это, пожалуй, главный аргумент в
пользу неземного происхождения Тани.
А если так, то Проект изначально обречён на неудачу. Отсутствие Тани среди моих
предков не компенсировать ничем. И все наши действия не имеют смысла.
— Вот с этим категорически не согласен. Мы уже сделали будущее чище и добрее.
— Да, пожалуй. И это ещё не предел. Прорвёмся!
Кстати, вам, Николай, тоже лучше было бы уехать куда-нибудь дня на три.
— Брось! С какой стати?
Арестовали Николая Николаевича на следующий день. Веер сделанных скрытой камерой
фотографий разных лет, на которых они с Алисой за обеденным столом. Кто такая?
Почему тайно проживала в его квартире? И где она теперь (след девочки терялся в
Харькове)?
Николай Николаевич только усмехался, прекрасно понимая всю бесперспективность
возбуждённого дела. А была ли девочка? Может быть, девочки никакой и не было!
Алискины вещи висели в платяном шкафу Секретной комнаты среди мужской и женской
одежды всех размеров. Тогда, перед началом операции «Миелофон» он недовольно
бурчал, зачем нужен весь этот гардероб — по его скромному мнению оба Коли поверили
бы в машину времени и без него. А потом неоднократно намекал, что пора бы от него и
избавиться... Сейчас же ему оставалось только восхищаться Алисиной
предусмотрительностью. Какая всё-таки умница! Его теперь смогут обвинить разве что в
спекуляции. Да и то вряд ли — большинство вещей б/у...
— Вы же прекрасно понимаете, — говорил ему незнакомый человек в штатском,
принявший его в кабинете следователя во время очередного допроса, — из какой я
организации и что нас интересует на самом деле. Будете упорствовать — пузырьки с
серой для вас уже разогреваются. Вы же, в конце концов, отнюдь не глупый человек!
Конечно, он им ничего не сказал. Даже после психиатрической экспертизы.
Тем более, что ответов на главные вопросы — где Алиса и как устроена машина ВР — он
не знал и сам.
Конечно, никакого суда не было. Дело закрыли.
Конечно, не было и машины ВР за закрытой и опечатанной дверью в бывшую Секретную
комнату. Оставалось надеяться, что Алиска предусмотрела и это, и КГБ не сможет
использовать её в разрушительных целях.
Так, собственно, и было. Но об этом в другой раз. Может быть.
Алису он больше никогда не видел.

Часть 5. Объяснение части 4

Клантао

Скунусик Герик — подарок Пашки, привезенный из экспедиции в снежные пустыни
Паталипутры — настойчиво теребил хозяйку за ногу своими жвалами, требуя уделить ему,
наконец, должное внимание.
Алиса нехотя оторвалась от монитора.
— Ну вот, — недовольно протянула она, — game over. Ты мне смазал финал. Теперь я так
и не узнаю, что стало с Таней и какова судьба Проекта.
Новая компьютерная игрушка-симулятор от «Alesha GA Soft» уже несколько дней
приковывала её внимание. Основанный на алгоритме Светлова-Лебедева генератор
событий позволял вводить своё «я» в любую сконструированную ситуацию и в полной
мере ощутить на себе диалектику свободы и детерминизма.
Алиса обнаружила, что мозаика, складываемая из любых, самых разных осколков, рано
или поздно образует один и тот же узор.
И такое было только у неё.
Сейчас она смоделировала совершенно нереальную ситуацию. Результат тот же.
Конечно, и Таня, и Николай Николаевич порождены исключительно её воображением. Но
было ли плодом фантазии всё остальное?
И случайно ли накануне её так сильно зацепили слова из довольно скучной повести,
заданной в программе спецкурса по нетературе рубежа тысячелетий? Этого... Rhino...
Быко... Как же его? До чего всё-таки странные были у них сетевые псевдонимы.
«Кром отложил все остальные листы и поднял один — где сквозь старую, иссеченную
ветром и дождем каменную кладку проступало прекрасное лицо молодой девушки. Лицо,
черты которого он видел десять минут назад, которое никогда уже нельзя забыть, увидев
один-единственный раз».
Запах пончиков с петеяровым кремом — фирменное блюдо и предмет гордости
домроботника Поли — отвлёк её от этих мыслей.
Как вы догадываетесь, ненадолго.

Часть 6. Объяснение части 7

Н. Светлов

Пахло формалином и аммиаком.
Садовский открыл один глаз... полтора... два с половиной... Потом спохватился и лишние
полглаза закрыл, поскольку их у него не было. Последний глюк полузамёрзшего мозга,
лишённого живительного кислорода — ощущение себя в теле чумарозца — таял как с
белых мангодынь мангодым.
Сознание возвращалось с трудом. Последний глюк ускользал.
«Куда ты, глюк?» — «Я не Глюк. Я Бах. Ричард Бах» — сказал по-английски загорелый
пилот в шлеме и перчатках. И исчез. В глаза ударил яркий свет, в уши — резкие звуки:
«Давление 40 на 90, температура 34,9, пульс 65». — «Ещё кислорода». — «Он, кажется,
пришёл в сознание». — «Придурок, а?». — «Ничего, жить будет». — «Идиот. Таких надо
заставлять всю жизнь на медицину работать. Посчитал бы, во сколько его улёт в никуда
Родине обошёлся».
И всё бы ничего, если бы через неделю, когда Садовский вернулся в класс, Лена
Домбазова не спросила своего одноклассника:
— Колька, а что бывает после смерти?
Ну, Колька и рассказал. Всё то, что написал Клантао. [См. выше — прим. авт.]
Лена внимательно выслушала и спросила:
— Слушай, а ты это... вообще... из-за чего?
Колька рассказал, как после улёта Алиски он последовал за ней. Подробности он опустил
(хронавт-неудачник уже принял твёрдое решение молчать), но сказал, что, мол, это всё
из-за переживаний, связанных с визитом в будущее.
По всем законам социокоммуникаторики участливая Лена на этом месте должна была бы
пристать к нашему псевдогерою с расспросами: а что всё-таки такое случилось там, в
будущем, что за переживание такое, после чего, ну, это...
Но этого не произошло.
Она задала всего один вопрос.
— Коль, — спросила одноклассница, поправляя воротничок школьного платьица, — а кто
такая эта Алиса?
Бывают в жизни людей события, которые переворачивают всё. Например, вопрос Лены.
Садовский вскочил как ужаленный и ринулся к Наумову:
— Колька, Ленка спрашивает, кто такая Алиса.
Конечно, Садовскому, с его-то характером, следовало догадаться, что Лена его
разыгрывает. Но он не догадался. Не знаю почему.
А если бы догадался, то ошибся бы. Потому что Лена его не разыгрывала. Из чего можно
уверенно сделать вывод, что интуиция у Садовского есть. Или, по крайней мере,
появилась после двух улётов — в будущее и в мир образов, вызванных кислородным
голоданием замерзающего мозга.
— А кто такая Алиса? — ответил Наумов вопросом на вопрос.
— Как кто? Ну ты даёшь, Наумов!
— А кто такой Наумов?
— Ты. Кто же ещё?
— Я вот думаю, обидеться мне на тебя за Наумова или нет. Моё решение зависит от того,
что за гусь этот Наумов.
— Слушай, Наумов, кончай прикалываться.
— Герасимов, что пристал к человеку? У него после этого дела с головкой нехорошо, —
заметил Фимка.
— Какой ещё Герасимов? — разозлился Садовский.
— Натуральный. В петеяровом масле.
Не будем томить читателя. Не успела кончиться перемена, как Садовский, хоть и ростом
не вышел, и ум невелик, всё же осознал, что есть лишь два объяснения происходящему.
Либо после возвращения из мира иного изменилось прошлое и его память не
соответствует памяти его школьных товарищей, либо он в результате своего
необдуманного, опрометчивого поступка попал в параллельный мир. В другую ветку
истории. «Всё сходится, — подумал Садовский. — Я родился как раз в 1968 году. В тот
самый момент...»
Оказалось, что у него в его новом настоящем даже фамилия другая. Не скажу какая.
Хронобезопасность. Инструкции разрешают строить догадки. В том числе правильные.
Вот и стройте себе.
Если вы думаете, что переброска Садовского в другое настоящее прошла безболезненно
для истории, вы ошибаетесь. Она породила массу сложностей, о которых лучше не думать.
Во-первых, непонятно, что стало с телом Садовского в его настоящем настоящем.
Впрочем, это не так важно. Во-вторых, он там им в их будущем должен был разработать
одну теорию управления социально-экономическим развитием цивилизации. В
результате оказалось, что в его настоящем будущем теория есть, а автора у неё нет, а в
нынешнем будущем есть автор, но нет теории. Короче, ситуация, изоморфная
булычёвским полусобакам.
А кто поверит теории, у которой нет автора? Кто будет проявлять отеческую заботу о
своём научном детище, внедряя его в практику? Более того, оказывается, в их ветке
истории эту теорию и придумать-то заново нельзя, потому что она уже придумана.
Замкнутый круг. В новом настоящем Садовского, наоборот, эту теорию никто никогда не
придумал. Поэтому сколько бы Садовский ни бился, её в его новом мире никогда не будет,
хоть он сто раз её придумай. Это сугубо его личное дело. Нет — значит, нет (с).
...Вот на эту хронофизическую проблему двести лет спустя и обратил внимание
педантичный Ричард Темпест.
Разослав гравитонки Милодару и Петрову, молодой докторант МИВа с чувством
выполненного долга налил себе чайку. Чайка покрутила головой, взмахнула крыльями и
полетела к воде. Тело птицы, парящее между голубым небом и зелёным рукотворным
морем, казалось то каплей серебра, то блёсткой сапфира. «Надо будет использовать этот
образ в Проекте», — подумал Ричард.
Спустя пятнадцать минут докторант поднялся на верхний этаж изящной башенки,
облепленной, как ласточкиными гнёздами, посадочными площадками для флаеров и
флипов.

[переход к части 3, значение счётчика частей увеличить на 1 против текущего]

[Если вы правильно читаете эту грустную сказку со счастливым концом, которого у неё, как выяснилось,
нет, то нижеследующее вы никогда не прочтёте. И правильно: в вашей Вселенной нижеследующего не
существует. Оно не только не соответствует никакой реальности вашей Вселенной, но и никогда никем не
было в ней написано.]
Спустя некоторое время (хотя, ёжику понятно, понятие времени здесь неприменимо
(впрочем, понятие ёжика здесь тоже неприменимо)) где-то за пределами
шварцшильдовского радиуса нашей шестимерной Вселенной метаакадемик д'Год,
метаруководитель метаотдела реальной, в натуре, метавиртуальности метаинститута
прикладной чернодырии, в отчаянье протянул метащупальце к метакнопке, над которой
метачернела метанадпись «Metareset».
— Опять метасистема метазациклила! — метапромолвил он своему метааспиранту. —
Метакачество метакода не выдерживает никакой метакритики, уважаемый коллега д'Хел.
Похоже, вам пора оставить ваши метамечты о метакандидатской.
Д'Год поднял метатрубку метателефона.
— Метаохрана? В ад его. д'Хелла, кого же ещё?
— Меташеф! Постойте! Я понял! Вы навели меня на блестящую мысль. А.Д. Alice Drake.
Это выход. Через пять метаминут метапроцедура будет готова, ещё через десять —
отлажена.

...Прошли годы. Неважно, в какую сторону. В перпендикулярном мире перпендикулярный
Садовский вымыл посуду после обеда, нежно поцеловал жену и устроился за компьютер
дочитывать очередную проектинку. «Нет, ты подумай только! "Герик"! Ай да Клантао!
Кстати, чего это он там однажды говорил? Клон Тани? Как всё запущено... то есть
закручено, накручено... над кручею... тучей летучею... но вот я и стала летучею тучею...
зачем я себя этой глупостью мучаю? Догонит ли в воздухе или — шалишь! — летучая
ложка летучую мышь?
Стоп! Там нет никакой ложки!»
И впрямь, зачем я себя этой глупостью мучаю?
Понятия не имею. Но пока всё стекается к тому, что это не то чтобы глупость...
Посмотрим.

Харьков, Москва, май 2003 г.